Уникальный опыт московской школы № 299, где 15 лет практикуют инклюзивное образование без всяких государственных программ

Инклюзивное образование, то есть обучение детей с различными физическими отклонениями в классах обычных общеобразовательных школ, в нашей стране только развивается. И все проблемы, связанные с ним, интересуют как педагогов, так и родителей особых детей. А проблем множество. Это и обучение учителей, и работа с родителями, и техническое оснащение школ специальным оборудованием, а главное - подготовка той среды, в которую попадут дети-инвалиды.

О своём опыте внедрения инклюзивного образования рассказывает директор 299-й московской школы заслуженный учитель России Элеонора Юрьевна Бараль.

- Элеонора Юрьевна, расскажите, пожалуйста, как и когда возникла идея практиковать инклюзивное образование в вашей школе?
- Ещё в 1993 году директор интерната для слепых детей предложил нам принять в нашу обычную школу ребят с полной потерей зрения, рассказав, что такой опыт уже есть в Бельгии.

- А почему обратились с таким предложением именно к вам?
- Мы много занимались социальными проблемами в школе. Поэтому они посчитали, что среда у нас в школе достаточно благоприятная. Дети уже были нацелены на то, что необходимо делать добро. Уже тогда мы ставили своей целью воспитывать добрые качества в детях: и в детские дома ездили, и в госпиталь в Ташкент к нашим военным - тогда ещё шла война в Афганистане, и ветеранами занимались, и музей у нас в школе был, несмотря на то что были годы, когда закрывали подобные инициативы. Поэтому мы решили попробовать.

- Кто был первым ребёнком-инвалидом, для которого ваша школа стала родной?
- К нам сначала пришли три полностью слепых ребёнка. Из них остался потом один Саша Зайкин. Двум другим оказалось это не под силу, потому что всё это очень сложно. Безумно сложно и для нас: как работать с абсолютно слепым ребёнком, который пришёл в девятый математический класс? Правда, некоторое облегчение было от того, что этот мальчик не был с рождения слепым. Он ослеп в шестом классе после операции. Мир ему был понятен больше, чем человеку, слепому с рождения. Как позже оказалось, у него были способности ко многим дисциплинам. Он закончил школу всего с двумя четвёрками. На нём мы учились. И его классный руководитель Кушнарёв Алексей Фёдорович, и мы все. Но сначала мы работали неправильно: окружили его заботой, теплом и вниманием, носились с ним как с писаной торбой. Только потом мы поняли, что это совершенно не нужно. Именно идея «такой как все» - главная в работе с такими детьми. 

Как только Саша к нам пришёл, сразу пошёл слух, что у нас слепой ребёнок учится в обычном классе. И на следующий год к нам пришли уже 20 детей с различными отклонениями в здоровье, но интеллект в норме был у всех. Это были разные дети: с тяжёлыми почечными заболеваниями, колясочники, слабослышащие, больные гемофилией. И они разошлись примерно по одному человеку по разным классам, потому что это были дети совершенно разных возрастов. Для нас было главным создать такую атмосферу, чтобы они не чувствовали себя неуютно. С этим набором мы тоже наделали много ошибок. Как-то перед Новым годом мы всех школьников-инвалидов собрали здесь в моём кабинете, посадили за стол, раздали подарки, устроили чаепитие. А они сидели почему-то какие-то тихие, невесёлые, как будто и не рады. Потом, когда всё кончилось, они подошли ко мне и сказали: «Элеонора Юрьевна, этого никогда не надо делать. Мы не хотим, чтобы нас вот так выделяли из всех. Мы хотим быть такими, как все». И больше мы никогда этого не делали. Это было для нас серьёзным опытом, когда мы поняли, что самое главное - «как все». Это чрезвычайно важно.

- А как ваш первенец Саша адаптировался в новом коллективе?
- Сашка учился очень хорошо, я у него преподавала историю. Он очень интересный человек был с самого начала, потому что он был всё время с нами. Мы со студией Горького подписали договор, что мы у них раз в месяц смотрим исторические фильмы. Когда надо было идти на очередной фильм, я говорю: «Сань, ну ты-то не ходи, потому что ты ничего не увидишь, а ребята тебе потом расскажут». Он говорит: «Нет, я всё буду слышать, а то, что на экране, сидящие рядом мне расскажут». Другой случай. Мы изучали в девятом классе импрессионистов, и я говорю: «Мы идём в Музей изобразительных искусств смотреть импрессионистов. Сань, может, ты не пойдёшь?» На что он отвечает: «Нет, я пойду обязательно, я буду слушать и представлять». Потом для класса была организована поездка в Санкт-Петербург, и все очень беспокоились, как и что там будет, но Саша тоже ездил и был на всех экскурсиях. А кончилось всё тем, что абсолютно слепой Саша у нас в школе уже 11 лет преподаёт историю вместе со мной. Я что-то рассказываю, он что-то рассказывает, если надо что-то на доске написать, то я пишу. Опрос он может прекрасно любой провести. Он каждого ребёнка в течение недели запоминает по голосу. Его все очень любят.

В нашей школе любят всех особых детей. Есть среди них и те, кому всеобщее внимание и забота просто необходимы. Например, Сашка Кулагин, колясочник, он далеко отсюда жил. Три года дети приносили его на руках в школу. Не было тогда ещё даже пандуса. После каждого урока его носили в нужный кабинет. И конечно, его день рождения праздновала вся школа. Вся коляска мальчишки была засыпана подарками.

Мещанов Дима, тоже колясочник, когда был выпускной вечер, его на руках носили - и на Поклонную гору, и везде, где мы катались, он был с нами. Это было принято, это никого не удивляло, это не было предметом насмешки. Дети к этому привыкли.

- Бывало ли, что родители, не желая, чтобы их ребёнок учился с инвалидами, забирали его из школы?
- Чтобы ребёнка забрали из школы??? Никогда! Знаете, дети бывают очень жестокими. Но у нас с самого начала ничего подобного не было. Я не раз на конференциях слышала, что некоторые родители бывают против того, чтобы в классе учился колясочник или больной ребёнок. Поэтому мы за родителей взялись очень серьёзно: проводили родительские собрания по параллелям начиная с первого класса, объясняли им, что присутствие такого ребёнка в обычном классе важно не только для самого этого ребёнка, но и для детей, среди которых он находится. Ребёнок начинает понимать, что его «глобальные» проблемы никакие не глобальные по сравнению с теми, которые решает больной ребёнок.

Есть такое восточное изречение: «Я грустил оттого, что у меня не было обуви, до тех пор, пока не увидел на улице человека, у которого не было ног». И здесь происходило всё то же самое. Классы тоже стали меняться. Не сразу, конечно. Сразу в этом процессе вообще ничего не бывает.

Вообще у нас школа очень открытая и демократичная. Родители могут толпами приходить в кабинет директора и на любые уроки. Родители всё время видят этих детей. Конечно, когда проходят организационные собрания в начале учебного года для родителей первоклашек, мы честно говорим им: «Да, такие дети у нас есть, и если кто-то настроен против этого, сделайте сейчас свой выбор: или вы остаётесь и принимаете нашу школу с нашими условиями, или вы уходите. Мы не ломаем отношения с вами, а вы не пытаетесь нас перевоспитать». Пока ещё никто не ушёл.

- А как готовили педагогов к этой работе?
- Нами занялось Министерство просвещения Фландрии и Министерство образования России. Они подписали договор с Фландрией, поскольку там этот вопрос решался достаточно серьёзно. Затем педагоги, которые имели непосредственное отношение к эксперименту, - сначала я с руководителем класса слепых детей, а потом наш завуч по специальной работе Нина Алексеевна Пирожник - ездили в Бельгию учиться тому, как работать с детьми-инвалидами. Там были маленькие школы, человек по 150-200, и в каждой из них учился один больной ребёнок. И вся школа вокруг него приплясывала: у него были и компьютеры, и всё, что только можно себе представить. Там даже с нарушенным интеллектом детишек принимали в школу, и остальные ребята к ним были очень доброжелательны. Мы очень этого боялись, для нас это было непонятно - как принять ребёнка с серьёзными отклонениями? А сейчас у нас и аутисты учатся, которые могут вдруг посреди урока привлечь к себе внимание криком. Дети сейчас уже на это даже внимания не обращают. Продолжают заниматься, как будто ничего не происходит. Всё это, конечно, результат большой работы, разной и сложной. 

<!--[if !vml]-->
<!--[endif]-->

- По поводу подготовки педагогов: как это происходит? Каждый год какие-то курсы?
- Когда у нас всё это начиналось, мы приглашали учёных, проводили проблемные семинары. Когда мы начинали учить слепых детей, то приглашали профессора Людмилу Ивановну Солнцеву, она выступала на педсоветах, проводила семинары, рассказывала об особенностях их восприятия мира, особенностях построения урока с ними, как давать материал. Когда начали работать с детьми с ДЦП, к нам приезжала кандидат педагогических наук Наталья Дмитриевна Шматко. Мы ездили учиться в Бельгию, бельгийцы к нам приезжали каждый год. И весь педколлектив в этом участвует. На протяжении пяти-шести лет это было постоянно. Потом нам сказали, что мы многое наработали и этот опыт должны транслировать. И необходимость в учёбе отпала.

- А бывает, что к вам обращаются за помощью в обучении педагогов, просят поделиться опытом?
- Нет, этого не бывает... Хотя решение такое было и в комиссии при президенте и Министерство образования России выпускало соответствующие документы. Но как-то не пошло. Кстати, преподаватели спецшкол враждебно к нам относились. Это естественно, они считали, что мы отбираем у них хлеб. А вот группа преподавателей спецшколы из Наро-Фоминска к нам приезжала. Смотрели, как мы работаем с детьми.

- Вы и сейчас работаете в рамках эксперимента?
- Мы 10 лет были на уровне эксперимента внутри министерства образования. Оно занималось нами серьёзно - организовывало всевозможные открытые уроки, приходили, смотрели, как развиваются эти дети. Но из нашего района никто никогда не приходил. Единственное, что районная управа раз в год организовывала конференции по проблемам детей с ограниченными возможностями «Независимая жизнь детей с ограниченными возможностями» под девизом «Мы разные, но мы вместе» по всему нашему Бабушкинскому району. Но методический центр нами ни разу не заинтересовался. Зато на коллегию при президенте нас приглашали. Было специальное совещание по этому вопросу. После нашего выступления было принято решение о распространении нашего опыта на другие школы. Но всё это достаточно сложно. Опыт - он индивидуальный, потому что упирается прежде всего в коллектив.

- У всех ли учителей получилось работать в классах, где есть особые дети?
- Да, у всех, никто не ушёл. Нам стали доплачивать 15% к зарплате, тем учителям, которые работают в классах, где есть дети-инвалиды, и платили всё это время. Но дело не в деньгах, а в идее. Чуть позже к нам пришла Эмилия Ивановна Леонгард - учёный с мировым именем, которая предложила нам обучать абсолютно глухих детей. И вот 11 лет назад к нам пришли девять глухих детей. Для них мы организовали маленький класс и поставили себе цель, чтобы за годы обучения сделать их «нашими» - адаптированными к миру.

Поначалу они совсем не говорили, ни один из них. Тараторили между собой на своём языке рук, моментально замыкаясь в своей «стране глухих». А Эмилия Ивановна из этой страны детей выводила. Они учились говорить и потихоньку начали интегрироваться, то есть приспосабливаться к той среде, в которой очутились. Они приспосабливались, и одновременно шло инклюзивное обучение, то есть уже приспособление среды к этим детям. Эти процессы, конечно, взаимосвязаны - и у нас прошли очень успешно. Ребята вскоре стали участвовать в школьных спектаклях, сами ставили великолепные танцы. Каждый раз, когда они выступали, весь зал вставал и аплодировал. А Саша Зайкин вёл эти вечера. Потом у них начали проводиться некоторые уроки интегрированные. Например, на физкультуру и труд они шли с обычными детьми. Больных ребятишек по одному человеку подключали к обычным классам на всевозможные игры, соревнования, чтобы расширять круг знакомств. Чтобы двери школы были для них раскрыты, чтобы они чувствовали, что этот мир - это их мир. 

<!--[if !vml]-->
<!--[endif]-->

Потом наши учителя обычные стали проводить у них уроки, когда они начали хорошо читать с губ. Это уже с 5-6-го класса. У них наши педагоги проводили биологию, физику, экономику, историю, математику и только русский и литературу вёл специальный преподаватель, потому что там определённые сложности языковые. Так мы их довели до 11-го класса и в прошлом году выпустили в большой мир.

- Как сложилась судьба этих выпускников?
- Все наши выпускники-инвалиды из класса глухих в прошлом году поступили в Бауманский институт. Там тоже создали группы для таких студентов. Наконец институты тоже стали поворачиваться к нам лицом. А когда Саша Зайкин заканчивал школу, он хотел поступить в МГУ на юридический факультет, я ездила с ним, и мне в приёмной комиссии сказали: «Вы что, с ума сошли? А как он будет писать сочинение?» Я говорю: «Он напишет по Брайлю, а вы возьмёте человека, который всё это переведёт». - «Да вы что? Мы что, всем этим заниматься будем? Нет, нам хватает и так дел». Выпускники других лет тоже устроились. Например, Гаранина, тяжёлый инвалид, окончила школу с медалью, поступила в МИЭМ на факультет современной информационной технологии. Сейчас успешно работает. К счастью, общество понемножечку поворачивается к этим детям, и мы теперь даже объявляем в России год людей с ограниченными возможностями.

- В этом сентябре вы сделали новый набор особых детей?
- В этом году к нам пришли новые дети - слабослышащие, тоже девять человек, в первый класс. Они ничего ещё не могут, но с ними уже работает и наш психолог, и наш педагог, отвечающий за экспериментальную работу в школе. Мы уже очень любим этих малышей, хотя они ещё очень сложные. Мы подписали договор с центром реабилитации детей-инвалидов, и наши слабослышащие первоклашки два раза в неделю ходят туда. Там с ними занимаются психологи и педагоги, они раскрывают их творческие возможности, готовят среду для их обучения. Помимо этого у нас ещё 15 разных детей-инвалидов. В пятом классе мальчик с полной потерей слуха, в седьмом - очень талантливая девочка, которая выступает на всех конкурсах, тоже глухая. Многие с почечной патологией. В общем, все, кто имеет статус инвалидов.

У нас в четвёртом классе учится девочка с нарушением роста - она очень маленькая. Мы вообще очень боялись её брать, мы с такими детьми никогда не работали, но решили попробовать. И теперь её обожают все. Она такая очаровашка, такая умница. Всем помогает, у всех спрашивает: «Как ваши дела? Какое у вас настроение? Что-то вы неважно сегодня выглядите...» Или: «Элеонора Юрьевна, вы что-то не то сегодня надели, по-моему».

- Неужели совсем не бывает конфликтных ситуаций между детьми?
- Всякое, конечно, бывает, они же растут. Мы выпустили 11-й класс в этом году, там был Илюша Долгов, своеобразный мальчик, которого мы перевели с третьего класса в обычный класс. Поначалу у него были нормальные отношения с детьми, а в седьмом классе дети стали жёстче и ему стало труднее. Ребята как-то изменили к нему своё отношение, потому что у них изменились интересы. И он в орбиту их интересов как-то не вписывался. Но потом это всё проходит, дети перерастают это. И Илья отучился в седьмом, восьмом и девятом классах вместе с этими детьми. Хотя, конечно, сложности были.

- Но ведь дети с какими-то особенностями сами по себе часто бывают источником агрессии.
- Да, конечно, они бывают достаточно сложные и агрессивные. Вот интересно рассказать о Гурове нашем. Каким Митька пришёл в нашу школу - это передать нельзя. До этого четыре года он был дома всё время. К нам он пришёл в пятый класс. У него тяжёлые последствия ДЦП, он каждый год терял зрение, плюс плохая моторика - сложно писать. Но зато очень начитанный, эрудированный. И он безумно хотел своими знаниями со всеми поделиться. Дети принимали это в штыки. Иногда это раздражало. Что он творил! И кусал всех, и дрался. Естественно, дети тоже отвечали. Он-то вышел из четырёх стен - и сразу столько людей вокруг, и вдруг почему-то не все ему рады. А надо было просто набраться терпения и выслушать всё, что он на сегодня хотел рассказать.

Он ещё увлекался биологией, очень хорошо её знал, и его стали привлекать к проведению уроков в младших классах. И детям это очень нравилось. Митя мог очень долго и интересно рассказывать о муравьях или ещё каких-то насекомых. И дети просили его приходить, звали его на свои уроки.

Потом он стал директором школьного музея. Причём блистательным директором. Он замечательно принимал ветеранов, проводил экскурсии. А ещё у него, видимо, в семье были сталинисты. И он нам пытался тоже навязывать сталинские идеи, а мы его пытались перенаправить совершенно в другую сторону. И он с нами боролся не на жизнь, а на смерть. Вот я однажды пришла в его класс на урок и собралась рассказывать об Александре Невском. А Митя сидит с «Кратким курсом» сталинским. Я говорю: «Что это?» А он отвечает: «Любимая книга». Но он поддавался, хотя и часто завязывал на уроках истории нешуточные споры.

Вообще для нашей школы это нетипично, а вот для него это характерно. Во всяком случае, мы всегда давали детям возможность высказаться. Если уж у него такое мнение, пускай выскажется, мы хоть будем знать, что у него в голове, куда перенаправить. А закончилось всё тем, что он прекрасно закончил школу и на общих основаниях поступил в институт.

- К слову, о терпимости. Я знаю, что в вашей школе учатся дети 16 национальностей. Это, конечно, для московской школы неудивительно, но вы же какую-то особую работу в этом плане ведёте?
- Мы сейчас участвуем в эксперименте «Учебная и внеучебная деятельность по воспитанию у детей толерантности». Четыре года назад мы стали задумываться и об этой стороне работы. К нам в школу приходят дети из других школ - и армяне, и азербайджанцы, и темнокожие, потому что они испытывали дискомфорт в этих школах. Мы ездили в Институт этнографии и антропологии, беседовали с учёными. Мы написали целую концепцию по развитию толерантности у детей, представили её. Но нас никто не поддержал. Нам говорят: «Это неактуально. Вот если вы найдёте несколько школ, которые захотят в этом плане работать, чтобы сетевая площадка была, - тогда пожалуйста». Но мы никого не искали, просто продолжаем работать уже без всякого эксперимента. Мы делаем и спектакли, где дети разных национальностей вместе участвуют, и костюмы делают национальные, и кухни национальные представляют.

- Бывает так, что желающих больных детей много и вы кого-то уже не принимаете?
- Если речь идёт о больных детях, то мы никогда не отказываем. Это просто невозможно.

- А какие-то критерии отбора есть?
- Критерий только один - интеллект чтобы в норме был. Ни внешний вид, ни физическое состояние не влияет на решение о приёме.

- Есть ли в школе какие-то дополнительные специальные медработники?
- У нас есть договор с центром ЛФК на проведение два раза в год осмотра глухих детей. Это помимо того, что они проходят постоянные осмотры у специалистов по своему заболеванию. Мы организуем эти осмотры, потому что должны знать, как с ними физкультурой заниматься. Что им можно, что нельзя. Кроме того, у нас есть медсестра, и врач из поликлиники приходит к нам в соответствии с расписанием. Достаточно часто, раза три в неделю.

Наш разговор прерывается телефонным звонком. После чего Элеонора Юрьевна продолжает.

- Представляете, субботник назначили, дети уже оделись и стоят на крыльце с граблями, хотят работать. Сумасшедшие! Какой же субботник, когда дождь такой льёт?! Не дети, а Корчагины какие-то (с гордостью) .

- А от родителей требуется какая-то специальная подготовка ребёнка-инвалида, который обучался дома или в специальной школе, перед тем как прийти к вам?
- Нет, мы берём ребёнка такого, какой он есть. В любом варианте.

- Дайте советы родителям по подготовке ребёнка-инвалида к школе - специализированных детских садов ведь мало.
- Дети все разные. В нашем первом классе глухих детей все ребята совершенно разноуровневые, несмотря на то что они учились в одной группе детского сада. Есть четверо детей, которые успевают всё, и есть трое, которые не успевают делать и две трети того задания, что определено на урок. Поэтому тут уже ведётся сложная индивидуальная работа, выстраивание индивидуальных траекторий: чтобы не дать засидеться одним и продолжать их развитие и чтобы не загнать тех, кто не успевает по темпу, и в то же время чтобы они успешно осваивали программу.

У нас есть Вова Лагутин, он глухой, его семья приехала из Оренбуржья. Он пришёл в школу с очень плохой подготовкой. Он отсидел в первом классе с абсолютно нулевым результатом. Мама устраивалась на работу, жильё снимала, не могла оформить его в местную поликлинику, он не получал специальную помощь. И мы с логопедом, психологом и всем педагогическим составом насели на неё, чтобы она занялась ребёнком. Сейчас он ходит в центр «Участие», где получает коррекционную помощь, занимается с нашим педагогом. Но мы были вынуждены оставить его на второй год в первом классе. Потому что не было никакого смыла его гнать, гнать и гнать, чтобы он закончил школу в том же возрасте, что и все дети. Для мамы это был стресс. Но она его пережила, поняла, приняла. Вова отучился второй год в первом классе и выравнялся с остальными детьми. И сейчас он стал более уверенным. Очень старается. Из сильно закомплексованного ребёнка он превратился в очень активного.

- Скажите, а среди детей-инвалидов способных детей больше, чем среди обычных?
- Они такие же разные, как все остальные. У нас была девочка, Надя Гаранина, она закончила школу с серебряной медалью. Сашка Строкин, глухой, закончил школу с серебряной медалью. Света Остряковская, у неё был ДЦП, закончила без троек, стала компьютерщиком талантливым, работает заместителем директора фирмы. Дима Мещанов, Саша Зайкин - это всё очень способные дети. Но в то же время у нас учился Женька Бекетов - очень сложный, хулиганистый, ну просто ртуть живая. Он учился у нас до девятого класса, потом ушёл в колледж.

- Нужно ли собирать какие-то специальные документы, справки, когда ребёнок-инвалид поступает в обычную школу?
- Обычный набор документов, плюс они ещё сдают корочку, подтверждающую инвалидность. Это необходимо для организации разных социальных услуг - бесплатного питания или ограничения в оплате. Для открытия класса глухих детей необходимым документом является заключение медико-психолого-педагогической комиссии, которая находится в таких центрах, как «Надежда», «Участие». Там детей смотрят специалисты и дают заключение о готовности их обучения в массовой школе. Это вот единственный документ, который они приносят помимо обычного набора документов.

- Как вы считаете, отличается ли уровень самого образования, которое вы даёте детям-инвалидам, от того, которое они получили бы, обучаясь дома или в специальных школах?
- Конечно, это даже несравнимо. Образование включает в себя и процесс общения и утверждения личности. С кем общается ребёнок в спецшколе? Круг людей достаточно ограничен: их интересы, их уровень - всё это накладывает определённый отпечаток на человека. А здесь у ребёнка открываются и глаза, и уши и крылья вырастают. В своих сочинениях эти дети пишут, что поняли, что они такие, как все. Это и было нашей задачей.

- Нужно ли вот такое инклюзивное образование внедрять в каждую школу?
- Видите ли, говорят, что есть школы в Москве и что их довольно много, в которых на уроках дети матом покрывают учителей, где в туалетах дети в массовых количествах курят. Или учителя не в состоянии решить какой-то конфликт, разнять драку. Я думаю, что в такие школы, а их много, нельзя посылать детей-инвалидов, они станут там ещё несчастней, потому что никто не сможет их там защитить. Если эти учителя не справляются с обычными детьми, то как они смогут стать защитниками тех, кто нуждается в особой опеке и особой помощи?

В этом году, когда у нас выпускался класс глухих детей, на самом последнем уроке мы дали им написать небольшие сочинения, на 20 минут, «Школа в моей жизни». Так вот, они там писали не о том, что им было трудно, а о том, как нам было с ними трудно.

Беседовала Наталья Сидорова

Источник: chaskor.ru

http://www.dislife.ru/flow/theme/5370/#more